Я на улицу - пахнет вереском,
Человек шагает светло.
А из левой лопатки ересью
Прорастает одно крыло.

Поняла я, что нужно делать мне,
Нужно только одно - любить.
Чтобы стали мы нечто целое,
Нужно крылья наши слепить.
Осеклась - ну а вдруг, да лучше
Мне однокрылый родной уют.
Есть милиция - свист нелютневый,
Есть невыключенный утюг.
И зачем мне так много сложностей,
Чтобы просто сказать "люблю"?
Попугай с серебряной ложечки
Жрет индийскую коноплю.

Охота на волчка

По рёбрам стук, – то точки, то тире.
Не успеваю странный код разрушить.
Остатки сна с опухших глаз стереть...
Я чувствую опять внутри зверушку,

Дурманящую силой колдовской,
Настоянной на ста ветрах наливки.
В ущербных лунах острых коготков,
Кусочки сердца моего налипли.

Живот прогрыз мне зверь, лизнул в лицо.
Семь вёрст не крюк, – раз небо голубое,
И побежал. Как надо на ловцов,
Вдыхая сладкий запах зверобоя.

Какой там волк! Поскрёбышек. Медяк.
Волчок, инстинктом к лесу привлечённый.
Капканы ненароком обходя,
Пуль избегал. Но думал – это пчёлы.

В улыбке обнажаются клыки,
Лес, триумфальной аркой зверю служит.
Цветут призывно алые флажки,
Рога трубят, и салютуют ружья.

Его приём роскошный поразил –
Пути непостижимы человечьи.
О чем же жарко лает хор борзых
На родственном непонятом наречье?

И что огнём между ключиц зажглось,
И что на грудь пунцовым брызжет плеском,
Сворачиваясь в волчьих ягод горсть?
До неба оказалось близко лесом.

А впрочем, жизнь разумная расплата,
За проблеск смысла в бытие пустом.
За то что сер, что может быть когда-то
Кого-то утащил бы под кусток.

- Исчезают друзья и знакомые. Впопыхах.
Или медленно. Как растёт коралловый риф.
И пространство - з а б р е ш и т. Не то, что начнёт брехать,
Но запомнит сквозные абрисы. Креатив,
Так похожий на ментовской, когда мелом труп,
Аккуратно обводят, снижая пафос беды.
Только белый контур, конечно, потом сотрут.
Ну а нам оставаться в зиянье нелепых дыр…
Вот со временем проще: неясен его предел,
И потом иллюзия: «можно всё повторить».
Ну, подумаешь, стал седым соседский эрдель,
Тот, который щенком нассал у твоей двери...
…До свиданья…Пошёл. Что-то начало мне плохеть…
- В добрый час! - , отвечаю, зажав журавля в руках…
На часах застыли стрелки в свальном грехе.
А в стене дыра…Надо каменщика искать.

Я помню, что на вкус он холоден и пресен,
Совсем как певчий дрозд, зажаренный вчера.
Я помню даже то, что в городе Эфесе,
Какой-то идиот спалил роскошный храм.

И не понять теперь, что было там первично,-
Возможно, мужику не додали тепла.
А на часах - ничья. И мыши по привычке
Заржали... Тыква. Ночь. А на щеке - зола.

Вы когда-нибудь видели, как художник слепой,
На пленэр добирается неудобной тропой?
Он с натуры, по запахам и по шёпоту ив,
Пишет пойму цветущую и строгинский залив
Вы когда-нибудь слышали хор из глухонемых?
Как молчание золотом вышивает псалмы,
Распальцовкою слаженной, обожжённой слегка?
Эти ноты высокие протыкают закат.
Ну а я-то, казалось бы при ушах, при глазах,
Всё бы слышала-видела, да похоже нельзя.
Кровожадно мяукает неусыпный Баюн,
И печальные страусы улетают на юг.

Ноябрьское небо уже не всевидящим оком,
Но старческим глазом в густой катаракте тумана,
Слезится, вскрывая тихонечко облачный кокон,
Где жадные ангелы прячут желанную манну.

Её напророчили рифму запретом пометив,
Служители муз словоблудия и виршеванья.
И майские вишни. И тополь июньский. И дети,
Штрихами молочного мела асфальт вышивая.

На поиски шариков красных рябины отважно
Шагнуть. И пропасть в лейкемийном безмолвном пространстве,
Лишь кто-нибудь примет внезапный позыв к абордажу
За старт церемонии лжесуфражистского танца.

Снег вырван молитвой из ангельских цепких ручонок.
Так сделаем вид, что они нам его подарили.
Слизну магендавид, арабскою вязью смягчённый.
Ещё не катарсис, но всё же уже не делирий.

Мне уже всё равно: что Эдем, что ГуЛаг,
Пропасть нижнего "до",гребень верхнего "до",
Запрещённая лексика в слове "хула"
И хвала горче всяких запретных плодов.

Может это нирваны тягучий кисель?
Кой добряк меня в небыть и в морок завёл?
Может просто пора на дорожку присесть,
Чтобы после - к истоку сияющих звёзд?

То, отчего бываешь злым и добрым-
Мясной мотор - не более, de facto,
Чтоб не болела мускульная торба,
Пристанище пороков и инфарктов,
Прибежище страстишек и химерок,
Прикрытие эмоций лжеинтимных,
Придут друзья, - сердечную трёхмерность,
Распилят, хохоча на валентинки.

Чтоб горести душевные рассеять,
Есть много разных способов щадящих
Придут врачи и бабочку Психею
Залечат вспять до куколки и…дальше.
Огонь манящий крыльев не угробит.
Их нет. Во фруктах рая тише, лучше…
Приверженец набоковского хобби
Не будет ставить марлевых ловушек

На смятое исподнее конфеты
Похожа пара скользких полушарий,
Как будто глобус кто-то исковеркал.
Придёт Господь, - рукою их нашарит…
Придёт Господь и ногтем с тёмной кромкой,
Оставшейся ещё со дней Творенья,
Расправит то, что сам когда-то скомкал,
Чтоб не осталось мыслей и мигрени.

Я бы могла изъясняться верлибрами
Или кропала стишки про любовь
Если бы не угрожали веригами
Рыбы крылатые и говорливые
С водобоязнью и норовом львов

Я бы светила бы, а не коптила бы.
В церковь ходила. молилась легко.
Если бы не оплели паутиною,
Звери в наружных скелетах хитиновых,
С хищным оскалом тугих лепестков.

Звеню тетивою натянутой.… Слушай!
Давай не отпустим стрелу в бездорожье!
Иван! Не целуй ты царевну-лягушку.
На кой тебе девка с холодною кожей?
Она будет кукситься, бровки нахмурит,
Затеет рыдать о болотном покое,
О нежных кувшинках, утраченной шкурке…
Домой, волоча тебя после попойки.

Прицельно блещу топором занесённым
Ах, не опуститься б до твари дрожащей…
Раскольников! Вы бы женились на Соне.
Рубили б дровишки, детишек рожали…
А лучше бы, Родя, остались бы с мамой.
Она бы купила Вам стразы и чипсы.
Но Вы, видно с детства зануда упрямый…
Не надо бы Вам в Петербурге учиться.

Взведённым курком застываю устало…
Так, Жора, яснее , Ваш мир подноготный.
Дантес! Перестаньте играть в натурала!
Вы - гей. Пуля - дура. Куда Вам угодно
Направьте её - хоть за Чёрную речку,
Хоть в белые снеги, хоть в воздух лиловый…
И сплетни не станут калечить картечно,
Ни Вас, ни царя, ни сестёр Гончаровых.

Разгар Рождества в мармеладном семействе…
Вдруг старец, когда-то стишками грешивший,
Заливисто пукнет. – Фи, Оля, не смейся!
Позор! Над убогим… Ну кто же там, Гриша?
--Юродивый в дверь постучался. Окликнул…
Невесту! – Гостинец бы Ване…Ольгуша!
И вынесет девочка с ангельским ликом
Кусок пирога с запечённой лягушкой.

Дед красную смородину сажает,-
Купил за рубль на Киевском вокзале.
Три года жадно жаждет урожая...
"Ну, как же так! Они же мне сказали!.."

А вместо ягод цвета Первомая,
К июлю антрацитные висели.
Обиды старика не понимая,
Ты говорил, что чёрные вкуснее.

Не осознал, что портит сущность сада,
Ну, словно сказку анекдот скабрёзный,
Такая вот дешёвая неправда,
Никчёмное такое пустобрёхство.

С тех пор (вот чушь! из-за кустов ледащих!)
Легла меж вами горькая прореха.
Ты становился п о с т о р о н н е й, дальше...
На похороны так и не приехал.

Есть дочь, - ты никогда её не видел.
Есть мать, - но вы общаетесь всё меньше
И даже есть нечитанный Овидий.
Для соблазненья нелюбимых женщин.

Ротвейлер твой за беспородной сукой
Рванул, презрев и "Chappie" и медали.
Незваным гостем ужас в горло стукнул
Но затаился около миндалин.

Бес, что в ребре, паскудно рожи корчит,
И не пускает, не пускает в церковь.
А в подъязычье набегает горечь,
Как будто ешь грейпфрутовую цедру.

Приверженцев круг или недругов клака
В конечном итоге не так уж и важно…
Я - моль, с голодухи грызущая лайкру
Мне Мойры мохеровый свитер не свяжут.
Не стукнет в окошко счастливой подковой
Приятель в пальто из кашмирского драпа
Но может, одарят верёвкой пеньковой
И мылом, чтоб горлышко не поцарапать.
--Так вы не брюнетка? К тому ж не в Париже?…
--Нюхнули б ещё нафталину…на бисик!…
Не надо мне хлопать в ладоши. Я вижу,
Что это ваш дружеский метод убийства.