Обнимаю-целую-глажу кости,
от сырости защищает нейлон.
В рюкзаке — котелок, моток шерсти,
связанный в свитер, и
полипропилон.
Смотрим вместе на небо в тучах,
говорим: тихо, редко и нежно.
Курим бычки, пьём воду из горсти,
и плаваем
в водохранилищах.

И она отвечала взаимностью!
...Ну, в смысле, собака.

Собака — друг человека...
особенно если он самоуверенный мечтатель.

Салют, тельняги торжествуют,
а ты провожаешь друга-поэта домой.
С мешком абрикосов и
собакой.

Ведь, как ни как, прогулка
(да и не страшно) перед сном.

По дороге назад было:
Круглеющая потихоньку луна среди храмовых силуэтов;
женская зона с её вечными, хоть и столь редкими, голосами,
недалёкий вокзал —
Бутылку винища дарованного в руке-кулаке-"Цой жив!"-зажал —
Сделать розочку — не проблема. Плюс в кармане нож...
Не кинжал, зато — швейцарский. Как у классиков... Царский,
империал, престижный и дорогой и простонапростомодный —
это всё не к тебе. Ты —
свободный. Как ветер гуляешь в просторах вселенной
мысли, и, не задумываясь,
бросаешь кольцо очередной "на всегда" в коромысло и —
в воду.

Там свежо, и бодряще,
и мальки мельтешат (как же прекрасен этот глагол!), и кувшинки...

Так я,
зажавши в руке поводок пряжкой вниз,
и в другой — бутылку,
возвратился домой.
Где — ни вина,
ни,
собутыльника.

...А собачка,
в кои-то веки понюхавши чужое дерьмо и
вкусивши немного свободы —
спит.

Справа, под крышей-навесом сарая — велосипед.
Слева — дорожка среди шиповника зарослей.
Тут можно сидеть много лет
(собирать только упавшие абрикосы, курить и смотреть
в облака), и даже и,
не заметить...

Для Скво.

(наверное лучше вообще использовать какие-нибудь записки-спискипродуктов-газеты-стихи —
так как-то лучше чувствуешь устройство бытия и систематику мира)

И хотя, Люди,
конечно же,
мы не спасём
планету,
(да и не в силах
мы
её
погубить),
но,
по-индейски так
возблагодарить деревья,
можем,
мать вашу едрить.

с фонарём на лбу среди звёзд шевеленья руками (монотонные и волшебные и мякоть на пальцах),
тёпло-жёлтого света (из под козырька, на крыльце) пятна на клумбах с травой,
тихо-гулкие звуки собак и котов и вокзала и соседских детей (тех, что постарше),
слизняков на ногах ползновений прохладца и мерзость, симфонии в плеере...

Почувствуй всё это.
Побудь со мною сегодня пару минут.
Прекрасно, что можно и быть одному
и делиться друг с другом.

Для Натусь. Из переписок.

Я сижу на берегу
звёздного океана,
Опустивши пальцы ног
в бесконечность,
И грею лицо
В своём собственном
свете.

***
Сияние миллионов лет,
Гул миллиардов жизней —
Ни что не может нарушить
линию горизонта.

***
Руки в бинтах —
спасибо вам, милые бухари! —
С велосипеда упал.

***
Голубое в зелёном танцует.
Сквозь дырку в листе созерцаю
неба просторы.

Когда я, весь в опилках, в мозолях,
в озарениях и взмокший,
приходил с сушняком за спиной,
с гор спускался — влачился из лесу
с топором и стволами деревьев — Ты
поливала мне спину подогретой водой
и выбирала — из шевелюры моей — жучков
и жёлтые листья.
За это — я благодарен тебе
и люблю навсегда.

***
Сосны сноровисто вырастают везде,
где хоть немного холмы. Для того,
что бы под ними молиться.

Берёзы — где высокие травы и нету кустов и
свет сливается сквозь облака лучами и благостью —
чтоб порезвились детишки-да-и-не-только.

Ёлки жмутся к теням и грибам и к мхам и к лужам.
Когда ты уже ни себе, ни кому-то ещё не люб и не нужен —
приходи к ихним сине-серо-зелёно-туманным покоям и снам.

(По мотивам русской народной поговорки, звучащей как-то так:
"В берёзовом лесу резвиться, в сосновом — богу молиться, а в еловом уж и повеситься")

***
Среди пшеничного поля
два маленьких дерева и —
чуть в стороне —
три или четыре больших.
Пшеница —
как чуть поджаренный песок или как чай с молоком.
Деревья холодны и подводны.
И так одиноки они!
Напоминают людей города на земле...